Думаю, все мы помним эту сказку Ганса Христиана Андерсена про неказистого утенка, появившегося однажды на птичьем дворе, где «стая товарищей» постоянно издевалась над ним из-за его уродливого на их взгляд вида.
Подобная история случилась когда-то и в Ульяновске. Только, в отличие от сказочного сюжета, завершилась она трагически.
* * *
На станции Ульяновск–I под колесами поезда погибла четырнадцатилетняя Катя Яшнова. Произошло это 8 февраля 1934 года в 16 часов 5 минут. Однако то был не несчастный случай – таким страшным способом девочка сознательно подвела итог своей короткой жизни.
Происшествие получило, как бы сейчас сказали, большой общественный резонанс и за выяснение его причин плотно взялась прокуратура.
Семью, в которой жила погибшая, сегодня назвали бы неполной – тридцатидевятилетняя вдова Ксения Васильевна Яшнова воспитывала дочь одна. Ютились они в небольшом, но собственном доме стоимостью 700 рублей. Женщина работала стрелочницей на станции Ульяновск I, и семья едва сводили концы с концами. Чтобы как-то прожить, мать заставляла Катю торговать на станции хлебом и другими продуктами, которые ухитрялась раздобыть. А в день трагедии, как позже установит следствие, трижды избила дочь за то, что вырученные копейки та потратила на газеты.
Но основной причиной систематического рукоприкладства была хроническая неуспеваемость Кати. Она училась в шестой группе (шестом классе) фабрично-заводской десятилетки № 6. В начале тридцатых годов в ходе реформы советского образования бывшие школы фабрично-заводского обучения, создававшиеся при заводах и фабриках и изначально предназначавшиеся для подготовки для них квалифицированных рабочих кадров, получили новые учебные программы и новый статус – фабрично-заводские семилетки (ФЗС) и десятилетки (ФЗД). В одной из таких школ и училась Катя Яшнова. Училась, действительно, плохо – за январь у нее было одиннадцать «неудов» (по-современному двоек), за февраль – девять.
Однако требуя успехов в учебе, мать и знать не желала, что для подготовки к урокам дочери нужны хоть какие-то, хотя бы минимальные условия, которых в доме не было и в помине.
Кроме всего прочего, Катя была не здорова, страдая хроническим насморком и недержанием мочи. Из-за этого от нее всегда неприятно пахло. Не удивительно, что Яшновой одноклассники сторонились и с чисто подростковой жестокостью издевались над ней: насмехались, били, дергали за косички, обзывали Катей-дурочкой. Так что ни друзей, ни подруг у нее не было, и в школе девочка всегда оставалась забитой и одинокой, что губительно сказалось на умственном и психическом развитии подростка.
Проблемы шестиклассницы ни для кого в шестой ФЗД тайной не были. Например, о болезни Яшновой прекрасно знала школьный врач Елизавета Николаевна Другова. В свои сорок девять лет она вряд ли могла считаться молодым и неопытным специалистом. Тем не менее вся ее помощь школьнице ограничилась выдачей направления на амбулаторное обследование, после чего о существовании Кати доктор забыли и ни ее болезнью, ни процессом лечения или хотя бы наличием такового больше не интересовалась. Видимо не случайно еще в 1919 году Другова уже была судима за халатность, получив за это пять лет, но условно. И вот – рецидив.
В курсе происходящего были и школьная пионервожатая, двадцатичетырехлетняя комсомолка Мария Ховрич, и двадцатидевятилетняя беспартийная учительница Александра Федоровна Нестерова. Но ни та, ни другая ничего не сделали для того, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Может быть, в душе они даже сочувствовали затравленной Кате. Но и только.
И все же главную роль в цепи событий, приведших к трагедии, сыграла групповод, то есть классный руководитель Яшновой – Елизавета Николаевна Ласточкина. Видимо, у нее – сорокавосьмилетней уроженки Самары, хватало забот с двумя собственными дочерями, которых она воспитывала без мужа, и еще на одну девочку уже не хватало ни сил, ни времени.
Конечно, групповод и видела, и знала, что ее подопечные постоянно издевались над одноклассницей – избивали, дразнили, таскали за косы. И слезы, не просыхавшие на лице школьницы, тоже видела. Но никаких мер к прекращению издевательств не принимала. Ну, разве что демонстративно отсаживала Катю за отдельную парту поближе форточке. Да еще кричала на ученицу, например, когда при всем классе требовала немедленно снять и убрать шапочку, которую девочка с головы старалась не снимать. В противном случае Ласточкина грозилась сама сорвать головной убор и сжечь его. А еще она вместе с учениками смеялась над убогим платьем Кати и над ее вечно растрепанными волосами.
Знала Елизавета Николаевна и о плохом материальном положении Яшновых, как и о том, что шестиклассница не пользовалась бесплатными школьными завтраками. Знала, но палец о палец не ударила для того, чтобы добиться для девочки если и не бесплатного, то хотя бы льготного питания.
Пожалуй, единственным человеком, кто не знал о том, что твориться в школе, был ее директор – коммунист с семилетнем стажем, сорокалетний Иван Николаевич Яковлев, проявивший в этом деле «невнимательность и халатность» поскольку «не имел надлежащего руководства и не вел массово-воспитательную работу и всецело полагался на педагогов, не контролируя и не изучая их подход к учащимся».
Тем не менее, и ему, и его подчиненным 13 марта 1934 года нарследователь Кирпичников предъявил обвинение по ст. 111 УК, каравшей за бездействие власти, то есть «невыполнение должностным лицом действий, которые оно по обязанности своей службы должно было выполнить…», за что педагоги могли сесть за решетку на срок до трех лет.
А матери погибшей – стрелочнице Ксении Васильевне Яшновой, грозило на два года больше за «доведение лица, находящегося в материальной или иной зависимости от другого лица, жестоким обращением последнего или иным подобным путем до самоубийства или покушения на него».
О том, какое решение в итоге вынес суд, мы, к сожалению, не знаем. Но для Кати это никакого значения уже не имело.
Источник:
ГАУО Ф. Р-1435, оп. 1. Д. 471. Л. 375 – 377
«Хорошо, очень хорошо мы начинали жить». Глава 7 (продолжение)
События, 18.6.1937